|
НАВЕСТИЛИ
ГРИПП - это такая штука: у кого его не было, у того он будет. А кто с ним ходит, тот в конце концов сляжет.
Я уже несколько дней распространяла вокруг себя инфекцию, и наконец меня сломило. Понапихав все, что полагается в таких случаях, в нос, уши и горло, я повязала шею толстым шарфом от болезней (в каждом доме есть такой шарф, им обматывают живот, поясницу, ноги), на голову натянула большой платок, укрылась одеялом, погасила свет и подумала: "Как хорошо!"... Но не успела я додумать до конца, что именно "так хорошо", как кто-то позвонил у двери.
Я встала с постели, повынимала все из ушей и носа, сняла с шеи шарф, с головы платок. С того дня, как в прошлом году я выскочила открывать дверь в стандартной фланелевой пижаме из универмага и с огуречной мазью на лице, - а оказалось, что это пришел инкассатор газовой сети, который уже давно мне нравился, - я всегда прихорашиваюсь, хотя бы на скорую руку, прежде чем открыть дверь; так я поступила и на этот раз. Вместе с порывом холодного ветра в комнату ворвалась моя подружка Зося. Оглядев меня, она воскликнула с радостным удивлением:
- Как ты ужасно выглядишь!
И удовлетворенно посмотрелась в зеркало.
- Я слышала, что ты больна, и пришла, может, тебе что-нибудь нужно. А ты тут бегаешь по квартире, вместо того чтобы лежать в постели. Сейчас же ложись!
Я легла в постель, а Зося поставила воду для чая. По ее утверждению, мне следовало выпить чего-нибудь горячего.
У дверей опять позвонили.
- Лежи, я открою! - крикнула Зося и пошла отворять.
- Кажется, она больна, - донесся из коридора заботливый голос Ванды, - я решила заглянуть, может, ей что-нибудь нужно.
- Покой ей нужен, - сказала Зося, - будешь пить чай?
Как видно, Ванда согласилась, потому что они обе стали хозяйничать на кухне, весело о чем-то болтая.
У двери опять раздался звонок.
Вновь прибывшие Ханка и Елизабета выкрикивали в коридоре:
- Она действительно больна? Мы забежали посмотреть, может, ей что-нибудь нужно?
- Покой ей нужен, - пояснила Ванда.
Долив воды в чайник, мои четыре подруги уже без всяких помех уселись возле тахты и закурили папиросы.
Я закрыла глаза. Надо мной скрещивались шпаги оживленной беседы.
- Ну и что с Карасинской?
- Абсолютная нелепица, что там могла быть за недостача! Грошовые обороты, и потом, ведь она такая педантка.
- Какая Карасинская? - спросила я с усилием.
- Ты не знаешь! Может, она, конечно, и педантка, но эта история с Вацеком тоже ей радости не принесла. Что говорить, интересная история.
- Расскажите, какая история? С каким Вацеком? - спросила я слабым голосом.
- Какая тебе разница, если ты его не знаешь. Честно говоря, я подозреваю, что Вацек ей подложил свинью. Он в дружбе с мужем Инки.
- Какой Инки? Каким мужем? Расскажите мне!
- Ох, все ей нужно знать! Какая тебе разница, ты же все равно их не знаешь. Говорят, что муж Инки был замешан в том грязном деле...
Лихорадка, головная боль, болтовня и папиросы перемешались в серую мглистую массу, которая приближалась ко мне и сгущалась.
Мои подруги пили чай, пересмеивались, в комнате было черно от папиросного дыма, а по радио какая-то женщина предостерегала громким голосом: "Падаем, падаем, падаем".
Ханка пыталась перекричать радио:
- Жаль, что вы ее не видели. Она выглядела бог знает как! Просто ужас, что она в состоянии на себя напялить!..
- А этому идиоту все нравится.
- Кому нравится? Какому идиоту? - захрипела я.
- Да ты не знаешь...
Я приподнялась на постели. В сползшем с головы платке, пунцовая от жара, со взглядом, не предвещающим ничего хорошего, я, должно быть, внушала страх, потому что мои подруги посмотрели на меня и замолчали.
- Выключить радио, - спокойно сказала я.
Они выключили.
- Перестать курить.
Они отложили в сторону папиросы.
- Проветрить комнату. Дать мне чаю! Не такого! Горячего! И сию минуту объяснить мне, кто выглядел бог знает как, какому идиоту все нравится, что с Карасинской и какой Вацек? Кто тут больной, черт вас побери!..
Я проснулась.
Мои подруги пили чай, пересмеивались между собой, в комнате было черно от дыма, а по радио какая-то дама бормотала: "типитипитипсо, калипсо, калипсо".
- Сумасшедшая! От такого мужа ушла! По утрам ей шлепанцы подавал...
- Какая сумасшедшая, от какого мужа? - простонала я.
- Что ты все спрашиваешь? Ты же не знаешь. А который теперь час?
- О боже! Девятый!
- Что? Уже девятый? Я должна лететь.
- Я тоже.
Мои подруги сорвались с мест, приняли от меня благодарность и выбежали в коридор. С минуту оттуда еще доносился их щебет.
- Потратили целый вечер, но нельзя же было оставить ее одну. По крайней мере хоть немного ее развлекли.
- Конечно. Мы обязаны были с ней посидеть, подать ей что-нибудь. Так трудно, когда женщина больная.
- Больная, больная, а в таком дыме лежит, аж черно.
- Хорошо, что хоть лежит. Когда я пришла, то она даже не лежала, шаталась по всей квартире.
- Слышишь, а теперь опять встала и окно открывает!
- Радио выключила. Невозможно ей угодить.
- Пойдемте, пойдемте, не надо вмешиваться, пусть делает что хочет, не знаешь эту чудачку?
Дверь захлопнулась.
Я потащилась в кухню мыть посуду.
ОТКРЫТКА ИЗ ЗАКОПАНЕ
МАЛИНОВСКИЕ долго совещались перед киоском, где продавались открытки с видами.
- Пошлем им открытку с железнодорожной веткой. Очень эффектно.
- Попала пальцем в небо. Они старые туристы, в прошлом году путешествовали пешком с палкой. А ты им хочешь послать железную дорогу. Горы им надо послать, суровую природу. Посмотри, может, послать эту...
- Ну что тут такого? Совершенно голые горы! И такие унылые. Все как одна. Таких открыток у них уже, наверно, хоть пруд пруди.
- Ну, тогда эту - с озером. Очень красиво.
- Эта вправду красивая. Будьте любезны, дайте нам эту открытку. Спасибо. Э! У нее угол пожелтел. Нет ли у вас другой с таким же видом?
- Нет, это последняя.
- Какая жалость!
- Знаешь что? Возьмем пожелтевшую. Они подумают, что ее на почте запачкали.
- Как бы не так. Если приглядеться, видно, что это от долгого лежания на витрине. Карасинская сразу скажет: ну и прогорели они там, видно! Пожелтевшую открытку прислали. На новую денег не хватило.
- Хорошо. Возьми ту, с домом туриста.
- Она чем-то измазана.
- Ну, тогда ту, цветную.
- Хорошо. Покажите-ка, пожалуйста, ту, цветную. Нет, не эту, а ту. Э! Тут какие-то овцы. На что им овцы?
- Возьмем лучше горы. Горы как горы. Что в них может быть особенного?
- Хорошо. Дайте нам, пожалуйста, вон ту, со снегом.
- Со снегом? Это ужасно трафаретно. Лучше ту, что рядом.
- Скажите, пожалуйста, а что это за гора? Это именно та гора, что в Закопане?
- Какая тебе разница?
- Есть разница. Может быть, эта гора где-нибудь в Силезии, а мы на ней напишем "Привет из Закопане". Они решат, что мы послали им какую-то старую открытку, которая валялась у нас дома.
- Возьмем ту гору, на которой написано "Гевонт".
- И то правда. По крайней мере мы знаем, что это такое. Дайте нам, пожалуйста, тот Гевонт и марочку за сорок. Спасибо. У тебя есть ручка? Сразу напишем.
- Что написать?
- Обыкновенно. "Сердечный привет из Закопане посылают вам Малиновские".
- А может быть, что-нибудь остроумное?
- Но что?
- Откуда я знаю.
- Придумай что-нибудь.
- Так сразу? Постой, а что, если так: "От подножия Гевонта кланяются вам Малиновские".
- Ты считаешь, что это остроумно?
- Придумай лучше.
- Погоди, как это нам Юзик написал? Помнишь, мы еще так смеялись: "Тону в море и в слезах, оттого что вас здесь нет". Может, что-нибудь в этом духе?
- Но ведь мы с тобой не у моря.
- Это ничего не значит. Надо придумать похожее на это. Вот так: "Дыша горным ароматом, жалеем, что вас нет с нами. Малиновские".
- Очень хорошо. Но тогда уж пусть будет в рифму:
Мы дышим горным ароматом,
Жалея, что вас нету рядом.
- Ароматом-рядом! Плохая рифма.
- Что я тебе, Мицкевич? Не нравится - придумай сама.
- Ну хорошо, дай перо...
Карасинский, запыхавшись, взбежал на четвертый этаж, отворил дверь квартиры и крикнул жене:
- Дай ключи, внизу что-то лежит в ящике.
Спустившись вниз к почтовым ящикам, он через несколько минут, еще более запыхавшись, вбежал в кухню, где пани Карасинская занималась хозяйственными делами.
- Надо было мне летать, как на самолете! Черт бы их побрал. Я когда-нибудь инфаркт схвачу из-за этого четвертого этажа.
- Что там было? - поинтересовалась Карасинская.
- Ничего. Какая-то открытка с приветом.
- От кого?
- Не знаю.
- Но там же, наверно, есть подпись?
- Сейчас посмотрю. Мяновские.
- Какие Мяновские?
- А может, Млинарские. Не могу разобрать.
- Покажи... Мальчевские.
- Что еще за Мальчевские?
- Микульские. Ты знаешь каких-нибудь Микульских?
- Послушай, неужели у тебя нет других забот! Подавай обед, я умираю с голоду.
Карасинская бросила открытку в мусорное ведро и занялась обедом...
ПЯТНИЦА ТРИНАДЦАТОГО
НАЧАЛОСЬ с самого утра. Я согрела воды для мытья, но не успела раздеться, как зазвонил телефон. Я подняла трубку и сказала "слушаю", тем временем в кухне закипело молоко, я положила трубку, побежала на кухню, сняла с огня молоко и вернулась к телефону. Это звонила Зося, она хотела сказать мне, что не следует спешить с покупкой чулок, так как из верного источника она знает, что чулки скоро будут наполовину дешевле. Попрощавшись с ней, я вернулась в ванную, но вода уже остыла, так что мне пришлось мыться холодной. Едва я начала мыться, у двери позвонил почтальон. Я побежала в переднюю голая и намыленная, но ключа в замке не оказалось, я искала его по всей квартире, с меня стекала холодная мыльная вода, а я все время покрикивала в сторону двери: "Иду-у!.." Наконец почтальон догадался подсунуть открытку под дверь. Лишь тогда я заметила, что дверь вообще не была закрыта на ключ. В открытке тетя Майя уведомляла, что приедет ко мне на три недели. Я умылась и начала причесываться. Я ужасно спешила, но клок у левого виска упорно отворачивался от остальных волос, и не было такой силы, которая могла прикрепить его к голове.
На платье оборвалась пуговица. Я стала застегивать английской булавкой, она погнулась. Я стала застегивать шпилькой, она сломалась. Я застегнула иглой. Она колола меня в живот целый день.
В трамвае была давка. За мною стояла какая-то женщина, которая все время проталкивала меня вперед грудью, а передо мною стояла женщина, которая сдерживала мое продвижение чемоданом.
В учреждении, где я должна была кое-что уладить, я долго ждала, и у меня разболелась голова. Я никогда не выхожу без порошка, но сегодня я так спешила... Пришлось попросить порошок у знакомой секретарши.
- Я никогда не выхожу без порошка, - сказала она, - но сегодня я так спешила...
Через час выяснилось, что мое дело не улажено, и я могла спокойно идти дальше.
На почте у меня кончились чернила в вечной ручке именно в тот момент, когда мне оставалось написать "аршава". Я попросила кого-то одолжить ручку, чтобы дописать эти шесть букв.
- Очень сожалею, - услышала я в ответ, - но я принципиально не одалживаю ручек.
Ручку одолжил мне кто-то другой, но я так разнервничалась, что сломала перо на букве "р". Пришлось взять адрес потерпевшего и сломанную ручку, чтобы отдать ее в починку.
Я побежала на остановку. Трамвай тронулся, я прыгнула на ходу и подвернула ногу. В эту минуту что-то случилось с мотором, и трамвай остановился. Мотор стали исправлять, тем временем все трамваи, что были перед нашим ушли, а все трамваи, что были за нашим, остановились. Я выскочила из вагона и побежала за такси. На середине мостовой мне что-то попало в глаз, я остановилась, чтобы вынуть, но не могла найти носового платка. Как раз в эту минуту появился таксомотор и наехал на меня.
- Пятница тринадцатого! - сказала я, теряя сознание.
Было это в четверг двенадцатого. Я ошиблась в дате, и все мои невезения пошли насмарку.
|
|
